Фаина Гримберг

декабрь 2016

По лестнице — вверх. И глядится совсем одинокой и хрупкой. Глаза под очками запали — какие, уже не поймёшь, и на чёлке — как пыль — седина. Худое всё тело под кофточкой, ноги худые под юбкой. Лицо усталое, грустное очень... Ещё потому что ребёнок... Ребёнка несёт в напряжённых руках, и пряма напряжённо спина... Она его держит, а лестница — дальше и дальше. Он маленький, и на отца своего, и на солнце похож. Но пусть примирение, пусть с этой болью, но только без фальши, Без этой неумной, тоскливой и мелочной правды, которая хуже, чем самая худшая ложь... В квартире огромной доходного бывшего дома так много больших странных комнат. По лестнице медленный, как безнадёжность, как та неизбежность, подъём. Всегда было плохо, но как-то никто уже больше не помнит. И пахнет противной от общности кухней и мокрым бельём... Но в комнате пахнет ребёнком — как мёд — беспокойно и сладко. Сейчас вот вернутся — и маленьких детских ладоней по стенке заслышится снова неровный доверчивый стук. Сейчас вот вернутся, поднимутся — и снова всё будет живое — обои зелёные старые, матрас, простыня и кроватка, И мраморный грязный камин, который не топится, и старинный большой деревянный сундук... Всё скоро, но только пока — широкая лестница — сбитые впадины тёмных ступеней. И тёмная сумка с молочной бутылкой свисает с изгиба усталой руки; И слабо качаясь, касается косточек — в тёмных чулках нитяных под подолом коленей... У мальчика волосы тёмные, глаза тёмные, личико детское, светлое... И мимо — высокие тёмные двери, широкие потолки... И мимо... Её лицо с этой увядшей до времени кожей, и жилками на висках, и глазами в морщинках... И тихо зачем-то в подъезде — ни звука... Одни только — тихо — шаги... И странно — как будто не эта вот старая тёмная дверь поднялась впереди, А боль вознесения вверх и такая разлука, Что сына невольно сейчас прижимает к груди... А там, высоко-высоко, неба не видно, а только — какие-то балки, наверно, чердачные своды... Мальчик маленький — свесилась ножка одна — крохотный детский ботинок — чешуйка пластмассы на тёмном шнурке... Но в этот один только миг совсем примиряются розные мира народы; Как мать, наклонившая голову, и ребёнок, припавший щекой к материнской щеке.